ЖДИ МЕНЯ И Я ВЕРНУСЬ

                                                        Литературный час к 105-летию

                                                        К. Симонова.

         На шестом километре дороги, если ехать из Могилёва в Бобруйск, шоссе слегка расширяется, в разрезе придорожной полосы елей и клёнов проезжий видит площадку и на ней дикий камень. Памятник?.. Остановившись, видишь у камня цветы и хорошо знакомое факсимиле ещё недавно живущего человека, а теперь резцом просечённое на валуне – КОНСТАНТИН СИМОНОВ. С тыльной стороны камня литая доска: «… Всю жизнь он помнил это поле боя 1941 года и завещал развеять здесь свой прах». Эти слова заставляют снять шапку и помолчать, глядя на поле, прилегающее к дороге.

         Если проезжий не очень спешит, он кого-нибудь узнает: полоса кустарника и деревьев, линейкой идущая в поле, скрывает остатки рва, который когда –то спешно вырыли – остановить танки. Но немецкие танки тут в 42-м остановил не этот теперь оплывший земляной ров, а люди, тут и полёгшие. Симонов видел, как это было. Помнил об этом всю свою жизнь. И однажды обмолвился, что хотел бы, чтобы прах его был развеян на поле под Могилёвым.

         … Симонов много видел и много всего пережил. И если уж так запал ему в душу кусок земли на подступах к Могилёву, то, видно, были на это причины немаленькие. И это действительно так. Читая его книги, статьи, вспоминая его  беседы и публичные речи, многие могут заметить: слово МОГИЛЁВ непременно всюду нет – нет да и всплывёт, и непременно в почётном ряду названий, в ряду таких славных мест, как Москва, блокадный Ленинград, Сталинград, Курская дуга, Севастополь, Одесса…

         Оборона Могилёва была героической. Город сражался в кольце врагов, когда оставлены были Минск и Смоленск, - сражался, зная, что обречён. Слава его заслуженная. Однако была у Симонова и личная приязнь к этому древнему белорусскому городу, к могилёвским полям, лесам и дорогам. Обращаясь к опубликованным теперь военным дневникам писателя, отчётливо видишь причину этой приязни.

         В 1941 году Константину Симонову было двадцать пять лет. За Могилёв, к линии фронта, военным корреспондентом он прибыл к пятому дню войны. Каким он был, этот совсем ещё молодой человек, уже известный, впрочем, как автор только что прошедшей пьесы «Парень из нашего города», известный как поэт? «Шинель была хорошо пригнана, ремни скрипели, и мне казалось, что вот таким я всегда буду. Не знаю, как другие, а я, несмотря на Халхин-Гол, в эти первые два дня настоящей войны был наивен, как мальчишка». Это из дневника. И там же, через пять – шесть страниц: «Две недели войны были так непохожи на всё, что мне казалось: я исам уже не такой, каким уезжал 24 июня из Москвы». Таково потрясение, пережитое на могилёвской и смоленской земле. Это всё тогда пережили. Симонов надолго это сохранил – в памяти, в дневниках. Нельзя без волнения читать страницы записок о выходивших из окружений, о беженцах на дорогах, о самолётах над дорогами, о танках, вдруг прорывавшихся в тыл отступающим, об июльской пыльной жаре, неразберихе, путанице, об ощущении огромного горя, которое разом обрушилось и которое разрасталось.

         Общее горе сближает людей. Это известно. Но и место, где горе превозмогалось, тоже становится особо дорогим человеку. Пробираясь на драном пикапе по просёлкам Могилёвщины и Смоленщины ( большаки уже заняты были шедшими на восток танками!), молодой горожанин, корреспондент столичной и армейской газет, впервые близко увидел деревню, деревенскую жизнь, деревенских людей. И в душе его проросли до этих дней дремавшие в зёрнах чувства. «Я понял, насколько сильно во мне чувство Родины, насколько я чувствую эту землю своей и как глубоко корнями ушли в неё все эти люди, которые живут на ней…» Это из дневника, опубликованного К. Симоновым. И тогда, в 41-м, чувства, пробуждённые на могилёвско – смоленской земле, были выражены в стихах. В сильных стихах.

                  

                   Ты знаешь, наверное, всё – таки Родина –

                   Не дом городской, где я празднично жил,

                   А эти просёлки, что дедами пройдены,

                   С простыми крестами их русских могил.

Эти строки и сегодня сжимают сердца. Родник святого, высокого чувства, ощущаемый в стихах К. Симонова, пробился сквозь боль и тревогу на могилёвско – смоленской земле.

         Могилёв, через который война прошла «туда и обратно», давно залечил свои раны. О войне напоминают только названия улиц. Есть среди них улица полковника Кутепова, есть теперь ещё и улица писателя Симонова. Вблизи большой городской площади улицы скрещиваются.

         А на шестом километре шоссе, идущего в Бобруйск, след войны сохранился. Заросший ольхою, шиповником, бузиной и волчьим лыком противотанковый ров упирается в берег Днепра. Тут видишь бетонный дот, траншеи на кручах, окопы, пулемётные гнёзда, заросшие бурьяном. И по правую сторону от шоссе – то самое поле, то место, где в сорок первом по немецкой броне хлестали снаряды защитников Могилёва.

         В память тех, кто остался навечно у этого поля, уже много лет стоит обелиск. И чуть в стороне, в разрезе зелёных посадок, с военного вездехода сняли и поставили камень. Это память о человеке, чья жизнь была связана крепко с судьбою тех, которые воевали, - с живыми и мёртвыми.